Реклама
i
ИП Селезнева А.Г.
ИНН: 301605326512
Erid: Kra244X6K

«Рыба моей мечты», или Как насытить российский рыбный рынок качественным товаром

Фильтры

Регион

Новости

«Рыба моей мечты», или Как насытить российский рыбный рынок качественным товаром

«Retail & Loyalty» побеседовал с исполнительным директором «Рыбного союза» РФ Сергеем Гудковым о состоянии рыбного рынка в России, о том, как насытить прилавки отечественной рыбой, о том, зачем вместо трески продают минтай и что сулит нам внедрение ГИС «Меркурий».

R&L: Как обстоит сегодня дело в России с уровнем потребления рыбы и рыбной продукции? Каков спад, вызванный кризисом?

С. Гудков: Если говорить об уровне потребления рыбы и морепродуктов (включая икру), то вопреки многим оценкам в СМИ, он в России довольно высокий. К началу 2014 г. он дошел до уровня 21–22 кг. Напомню, что согласно Рекомендуемым Рациональным нормам потребления пищевых продуктов, отвечающих современным нормам здорового питания, утвержденным приказом Министерства здравоохранения Российской Федерации от 19 августа 2016 г. № 614 годовая рекомендуемая норма потребления рыбопродуктов составляет 22 кг на человека в год. Все разговоры о том, что в России якобы потребляют на уровне 13–14 кг в год на душу населения – совершенно точно далеки от реальной действительности и являются манипулятивными.

В 2015 году, с началом ярко выраженных кризисных явлений в нашей экономике, по нашим оценкам, продажи рыбы и морепродуктов в стране упали приблизительно на 10–12%. При этом падение в сегменте готовой переработанной продукции и вовсе составило 25–30%. В 2016 году относительно 2015-го дополнительно произошло снижение потребления рыбы и морепродуктов еще на 10%, и в нормы Института питания мы уже не укладываемся.

R&L: Причины падения – в высоких ценах именно на рыбу или в общем снижении покупательской способности?

С. Гудков: Причины, на мой взгляд, коренятся в ценообразовании на сырьевом рыбном рынке. Так, мы не видим, чтобы падало потребление свинины или курятины. Почему? Потому что производители этих видов мяса смогли снизить цены благодаря очень существенному росту объемов отечественного производства в последние годы. На рыбном рынке нет дефицита – сырье есть, но цены на многие виды сырья с 2014 года выросли за год на 50–100%. Исключение составляет та рыба, которая не пользуется спросом на мировом рынке или же производится в незначительных объемах (корюшка, вобла, речная рыба, карп и пр.). Увы, речная и озерная российская рыба занимает сегодня примерно 5% всего рынка. Если бы ее было в два-три раза больше, это могло бы наряду с другими факторами притормозить рост цен.

R&L: Говорят, что в таком кратном росте цен на рыбу и рыбопродукты виноваты ритейлеры. С вашей точки зрения, есть ли тут зерно правды?

С. Гудков: Давайте разбираться в ситуации. Примем за очевидный факт, что ритейл не может быть избирательным в части повышения цен. Повышать цены именно на рыбу, а на мясо держать цены – какой в этом смысл для ритейлеров? Напротив, ритейлеры, испытывающие сегодня проблемы с лояльностью потребителей, трафиком и, главное, комплексностью чека, заинтересованы сдерживать рост цен во всех категориях товаров.

Но мы видим рост цен на рыбу, на рыбную продукцию в рознице на 36,6% в 2015 году по сравнению с 2014 годом (по данным Росстата). Такого роста не было ни в молоке, ни в мясе птицы, ни в свинине. Нам очевидно, что не ритейлеры в этом вопросе играют ключевую роль. Может быть, виноваты рыбопереработчики? Но и они, по всей видимости, мало влияют на такой рост цен. Дело в том, что приблизительно 2/3 потребляемой в России рыбы продается в непереработанном виде (цельная тушка, тушка без головы, тушка без хвоста) и только треть – перерабатывается в той или иной степени (филе механической обработки и пр.). Вдумайтесь, что это означает. А означает это беду: отрасль, по факту, работает как сырьевая, производя крайне мало продукции с добавленной стоимостью. То есть перепродать несколько раз и всем участникам цепочки заработать – просто невозможно. Отсюда идут все вопросы, связанные с фальсификацией, подменой наименований и т. п. Существенный рост цен на рыбу определяется девальвацией национальной валюты с привязкой к ценообразованию на мировом рынке, что при экспортной ориентированности рыбодобытчиков и формирует высокую рублевую стоимость сырья.

R&L: Давайте тогда поговорим о ценах того, что добывают… Кстати, какие виды рыбы сегодня наиболее востребованы на российском рынке?

С. Гудков: Продукт номер один по объему потребления в России – это сельдь. Долгие годы это лидирующий в продажах вид рыбы на рынке. Далее идут скумбрия, лососевые, треска и минтай. Вот давайте и возьмем в качестве примера ценообразования такой популярный продукт, как сельдь. Сельдь у нас в основной своей массе либо атлантическая, либо тихоокеанская. Основные источники поставок атлантической сельди за пределами РФ – Норвегия, Исландия, Шотландия – закрыты в результате эмбарго. Остаются Фарерские острова, которые, пользуясь ситуацией, продают рыбу в Россию на 20% дороже, чем на мировом рынке. Российская сельдь ре-ализуется как на внешнем рынке, так и на внутреннем. Крупная жирная сельдь остается на внутреннем рынке, но за счет ограничения импорта сегодня она на 30% дороже, чем на мировом рынке.

В апреле текущего года мы проанализировали ситуацию с поставками филе сельди. И выяснилось, что если мы могли бы привезти ее из «закрытой» сегодня Исландии, с учетом стоимости доставки, таможенных сборов, пошлин и НДС, ее цена составила бы 133 рубля за кг. Такой же продукт, сделанный из тихоокеанской сельди, выловленной в нашей экономической зоне, такого же качества, с учетом доставки в европейскую часть России обошелся бы в 203 рубля за кг. Это издержки эмбарго, при которых поставки по ряду видов рыбы на внутренний рынок не стимулируют импортозамещение и увеличение объемов.

В случае других видов рыб, например лосося, ситуация иная: то, что добывают наши рыбопромышленники, идет преимущественно на экспорт – потому что за рубежом на это сырье цена выше. Таким образом, закрытие источников импорта в условиях продуктового эмбарго и отсутствия свободного доступа наших рыбодобытчиков к каналам экспорта приводит к дефициту рыбного сырья на внутреннем рынке и неадекватному, непропорциональному росту цен на рыбу. Это прямое следствие отсутствия продуманной государственной политики в отрасли. Что мы видим по той же свинине или по мясу птицы? Национальные проекты и госпрограммы развития, начатые еще в 2001–2003 гг., дали свои результаты: в условиях эмбарго и отсутствия экспортных каналов поставок цены здесь очень незначительно растут, объем производства растет, потребление не падает. В рыбной отрасли этого не происходит – она развивалась совершенно по-иному.

R&L: Как сегодня выглядит картина с импортом рыбы и морепродуктов в Россию и ее экспортом?

С. Гудков: В 2013 году Россия, по данным ФТС, импортировала чуть более 856 тыс. тонн рыбной продукции, включая охлажденную, замороженную рыбу, морепродукты, филе, с тенденцией к ежегодному увеличению. То есть еще немного, и наш рыбный импорт составил бы около 1 млн тонн рыбы и рыбной продукции, морепродуктов. Сегодня импорт сократился в 2,5 раза. Лидером среди поставщиков всегда была Норвегия, доля которой была 35–40% на протяжении многих лет. Еще 20% всего импорта давали страны Евросоюза, итого 2/3 импортных поставок приходилось на атлантический бассейн. Что еще? Традиционно мы привозили из Эстонии кильку, из Великобритании – сельдь, скумбрию, из Вьетнама – пангасиус, из Китая – филе тилапии. Но эти страны никогда не занимали большую долю, чем 10% от всего импорта.

В структуре же нашего, российского, вылова большую часть составляют такие виды рыбы, как минтай (это около 1,5–1,7 млн тонн), треска (около 500 тыс. тонн), лососевые породы рыб (порядка 400–450 тыс. тонн). Отмечу, что вылавливаемое нами сырье пользуется стабильным спросом на мировом рынке (5–7 наименований рыбы в итоге составляют около 2/3 всего российского рыбного промысла). На экспорт идет примерно треть всего нашего улова – порядка 1,5–1,8 млн тонн рыбы в год. Основные страны – покупатели российской рыбы и морепродуктов – Китай, Южная Корея и Япония.

Китай – мощнейший мировой рыбопереработчик. Эта страна долгие годы перерабатывает российский минтай и поставляет его в страны Евросоюза. Южная Корея работает как логистический центр и аукционный дом. Япония специализируется на покупке деликатесов для внутреннего рынка. На африканском континенте – Нигерия, она тоже закупает нашу рыбу.

В связи со всем вышесказанным важно понимать, что для наших рыбопромысловиков Российская Федерация – всего лишь один из рынков сбыта на мировом рынке. Поэтому, несмотря на то, что мы вылавливаем рыбы более чем достаточно для покрытия внутреннего спроса, из-за экспортной ориентации всей нашей рыбопромышленности на российском рынке возникает определенный дефицит и, как следствие, дороговизна рыбного сырья.

R&L: То есть насытить внутренний рынок нашим же уловом не получается… А что у нас с проектами, связанными с тем, чтобы заместить отечественной рыбой санкционный импорт? Например, с аквакультурной рыбой?

С. Гудков: Пока что у нас были только общие слова об импортозамещении в рыбной отрасли. Если говорить о российской аквакультуре, то ситуация выглядит, прямо скажем, печальным образом. Дело тут не только в том, что с введением эмбарго запретили ввоз мальков – здесь быстро одумались. Проблема в другом: наши предприятия, занимающиеся разведением лососевых, не смогли справиться с распространением болезни без профессионального ветконтроля. В итоге они понесли большие потери, когда рыба погибла. Еще одна проблема: наши предприниматели (как и любые предприниматели в мире) не могут строить отрасль с нуля и сами создавать инфраструктурные проекты. Это прерогатива государства. Не могут российские предприниматели одновременно финансировать научные исследования, обучать специалистов, строить дороги, построить завод по производству малька, закупить оборудование для фермы, запустить комбикормовый завод, обеспечить надлежащий компонентный состав для комбикормов, проводить вакцинацию, обеспечить ветеринарный надзор. Большую часть всего этого на стартовом этапе должно взять на себя государство. Лучшим примером здесь является развитие российского птицеводства и свиноводства. И мы все больше приходим к мнению, что пока государство в отношении аквакультуры не сделает такой же проект, такого же уровня управления – с кураторством вице-премьера, российской аквакультуры не будет как явления.

Для вашего понимания: аквакультурная рыба в России составляет сейчас 3% от нашего промысла. А в мире доли выловленной и искусственно разводимой рыбы уже соотносятся как 50/50. Давайте сравним мировые данные по улову и по аквакультуре в 2001 и 2011 годах. Население Земли на первую дату – 6 млрд человек. В 2011-м – уже 7 млрд. На 1 млрд больше потребителей белка. Улов, добываемый в море на 2001 год, – 92–93 млн тонн. И через 10 лет – тоже 92– 93 млн тонн. Нельзя ловить больше, потому что это приведет к истощению рыбных ресурсов. Посмотрим на аквакультуру в мире. В 2001 году искусственное разведение рыбы – 34 млн тонн, в 2011-м – 67 млн тонн, а сейчас уже под 90 млн тонн. И именно рост производства аквакультурной рыбы сдерживает рост цен на рыбу на мировом рынке. Что у нас? Смотрим на эти же даты. В Российской Федерации в 2001 году рыба искусственного разведения выращивалась в количестве 150 тыс. тонн. В 2011-м – столько же. Сейчас – 165 тыс. тонн. И то – с четом карповых в прудах, которых корректно подсчитать крайне сложно.

R&L: Если суммировать, то перспективы того, что у на российских прилавках появится недорогая и качественная рыба, весьма сомнительны…

С. Гудков: Почему же? Все зависит исключительно от общего целеполагания. Главная проблема насыщения российского рынка дешевой рыбой – это экспортная ориентированность нашего рыбопромышленного комплекса (кстати, в свиноводстве и птицеводстве было бы то же самое, если бы не стояли заградительные барьеры на стороне ЕС). Как нам ограничить отгрузки рыбы за рубеж и увеличить отгрузки на внутренний рынок? Есть два способа: либо запретить, либо стимулировать. Запрещать весь рыбный экспорт нецелесообразно, может быть, запретить его часть? Но тогда непонятно, как его разделить, ни технически, ни законодательно. Какова технология: запретить полностью прямым запретом или очень высокой пошлиной? Но это значит одномоментно оставить очень большое количество рыбы на нашем берегу, где не подготовлена должная инфраструктура по хранению и переработке. Будет переизбыток этой рыбы, цена упадет в 2–3 раза, но на следующий год рыбаки просто не выйдут на промысел, и мы останемся вообще без рыбы. В результате таких запретов мы не только убьем бизнес рыбопромысловиков и рыбопереработку, но еще и покупателей подведем. А потом мы увидим настоящий рост цен. Вот поэтому запрещать экспорт – очень неправильная мера.

R&L: Хорошо, а как в таком случае можно стимулировать рыбодобытчиков оставлять больше рыбы в России?

С. Гудков: Есть варианты. Самое очевидное: можно ограничить вывоз сырой необработанной рыбы одновременно со стимулированием вывоза филе из этой рыбы.

Пусть переработают здесь: это будет способствовать созданию новых рабочих мест.

Но как это сделать технически? То есть какой именно стимул должен быть у промысловиков для переработки улова внутри России?

Самый мощный стимул – это владение квотой. Точнее, правом вылавливать определенный объем рыбы. Сегодня, когда экспортная пошлина равна нулю, сбор за пользование ВБР (водно-биологическими ресурсами) – мизерный (при цене трески в 200 рублей за килограмм он составит меньше рубля), а ставка сельхозналога равна 6%, – квота на вылов рыбы является весьма ценным активом.

Как сейчас государство распределяет квоты? По «историческому» принципу. То есть у кого была квота на вылов 5% трески, у того так и останется 5% (и добытчикам очень хочется, чтобы так было всегда).

Но есть другое предложение: например, чтобы добытчик, который в течение пяти лет продавал рыбу на внутреннем рынке или перерабатывал ее на территории России, на следующий пятилетний срок получал бы квоту на 10–20% больше – за счет тех компаний, которые свой улов в непереработанном виде продавали за границу. Ведь первые насыщают прилавки рыбой и помогают экономике страны, создавая рабочие места и уплачивая налоги, а вторые работают на собственную прибыль. И первые, и вторые осваивают природные ресурсы страны, поэтому, на наш взгляд, государство обязано распределять эти ресурсы в зависимости от вклада компаний в экономику. При таком подходе мы увидим соревновательный процесс по заключению контрактов на продажу рыбу с торговыми сетями либо с рыбоперерабатывающими предприятиями (на переработку рыбы). Вполне возможен в этом случае и всплеск инвестиций в строительство компаниями-добытчиками (или се-тями) собственных рыбоперерабатывающих предприятий.

В итоге государство получит рост дохода граждан (за счет создания новых рабочих мест) и снижение цен на рыбу внутри страны.

R&L: Насколько я понимаю, вы предлагали такие меры государству. Какова реакция?

С. Гудков: Говорят, что сложно учитывать. На самом деле государство уже приняло решение, что 20% квоты пойдет на судостроение и строительство инфраструктуры. Решение очевидное, эффективное, но одноразового использования. Через 10–15 лет нужно будет делать еще какой-то рывок. Сейчас уже готовятся заявки, отбираются проекты судов. Дальше начинаются дискуссии о том, когда именно передавать дополнительные объемы – когда они спустят судно на воду или когда судостроитель заложит судно на стапеле. Но это уже не суть важно – такие методы стимулирования не относятся к потребительскому рынку, они скорее направлены на поддержку судоверфей.

R&L: Как повлияет на цену рыбы в России планируемая отмена льгот на уплату сбора за пользование водно-биологическими ресурсами?

С. Гудков: На цену – никак, но увеличатся отчисления в бюджет. Ставка сбора была установлена в 2007 году, ни разу не пересматривалась, и от нее сейчас еще действует льгота, которая позволяет уплачивать только 15% от этой ставки. Следует подумать и о введению коэффициента-дефлятора, чтобы можно было оперативно менять ставку сбора в зависимости от мировой ценовой конъюнктуры, как с повышающим коэффициентом, так и с понижающим.

R&L: Много ли сегодня фальсификата и некачественной продукции на рыбном рынке? Что это за фальсификат?

С. Гудков: Если раньше мы экспертно оценивали объем фальсификата на рынке, то после веерных исследований АНО «Роскачество» картина наших познаний стала существенно шире. Основная проблема – это подмена наименований, то есть продажа дешевой рыбы под видом более дорогостоящей. По лососевым породам рыб – это где-то 30% всего продаваемого объема. Но есть одна характерная деталь: две трети этого фальсификата – это одна и та же ценовая категория, одна и та же пищевая ценность, очень близкие, практически неотличимые вкусовые свойства. Это не «мошенничество», ибо продавец тут мало что выигрывает – если выигрывает. Проблема тут в том, что продавцы стремятся исполнить в срок жесткие заказы ритейлеров. Ритейл может месяц ничего не заказывать, а потом выставить заказ на поставку определенной партии рыбы через короткий период времени, например через неделю. Продавец понимает, что в таком объеме требуемой рыбы у него нет, но отказ грозит выбыванием из списка поставщиков. И недобросовестный производитель наклеивает нужную ему этикетку: вместо лосося – форель, а иногда и наоборот. И лишь приблизительно в трети случаев с фальсификатом лососевых – это погоня за наживой и подмена более дорогой рыбы более дешевой.

Но вот по треске ситуация с подменой наименований гораздо серьезнее: порядка 37% продаваемой трески в России – это минтай. Здесь подмена наименования – это значит подмена результатов лабораторных исследований.

Вторая важнейшая проблема – это «глазурь» и «фосфатирование» (т. е. иньектирование рыбы водными растворами для увеличения продажного веса). Прежде всего этот вид обмана потребителя характерен для таких категорий, как филе различных видов рыбы и замороженные креветки. Здесь нередки случаи, когда реальный вес продукта завышается на 50–60%. При этом мы понимаем, что хороший, качественный продукт водой и фосфатами заливать не будут. То есть там и само сырье уже старое, перемороженное.

Очень незначителен процент таких нарушений в икре. Там просто нет экономического смысла подменять что-либо. Цена на сырье примерно одна и та же, вылавливается в один период времени.

Но если говорить в целом, то оценочно около 50% продаваемой на российском рынке рыбы и морепродуктов – это продукция с тем или иным наруше-нием. Либо это подмена наименований, либо истекший срок годности, либо «глазурь», либо (редко) обсемененность бактериями. Радует хотя бы то, что проблем с реальным вредом здоровью от такого фальсификата практически нет.

R&L: Как можно бороться с такой ситуацией, по вашему мнению?

С. Гудков: Мы считаем, что основной вопрос здесь – в прозрачности. Нет никаких сомнений в том, что каждый рыбный продукт должен быть идентифицирован. Причем идентификация должна проходить на всех этапах цепочки – от места происхождения сырья до места розничной реализации готовой продукции.

Государственная система, которая поддерживает такую сквозную идентификацию и может хранить информацию обо всех лабораторных исследованиях и перемещениях рыбы, уже существует. Это ГИС «Меркурий», официально зарегистрированная в Минкомсвязи система для проведения электронной ветеринарной сертификации, которая должна повсеместно быть внедрена с 1 января 2018 года.

R&L: Как именно электронная ветеринарная сертификация может помочь в борьбе с фальсификатом?

С. Гудков: Во-первых, она не только помогает в борьбе с фальсификатом, она упрощает и саму систему сдачи партий сырья в порту. Что делает сегодня капитан судна? Он посылает судовое суточное донесение: таким-то судном в таком-то промысловом районе в море в такой-то период времени выловлено – трески столько-то, пикши столько-то. Эта и другая информация, связанная с безопасностью мореплавания, сразу поступает в Росрыболовство. В ГИС «Меркурий» вместе с этим поступают данные о промысловом судне и характеристики промыслового района. Если район безопасный, претензий к оснащению судна и выпускаемой им продукции не предъявлялось, то тогда система сама оформит ветсертификат на тот объем рыбы, который поступил в нее из судового суточного донесения. К моменту прихода судна в порт все необходимые данные для электронной ветсертификации уже есть. Теперь этот электронный ветсертификат будет сопровождать партию рыбы до розничного магазина, «разделяясь» на такое количество частей, насколько будет разделена промысловая партия.

Этот сертификат нельзя изменить в сторону увеличения, то есть прибавить к нему сведения о нелегально выловленной рыбе в случае незаконного промысла либо прибавить дополнительный объем в случае превышения количества допустимой глазури (что зачастую сегодня и происходит, когда переписывают бумажные сертификаты при перевозке груза автотранспортом с одного склада на другой). Также невозможно будет и поменять название – вместо минтая треску уже не впишешь.

С полномасштабным внедрением электронной ветсертификации рынок, являющийся в значительной части «серым» (мы ведем речь о тех случаях, когда оформляются легальные документы на фальсифицированную продукцию), перейдет в новое качество, когда легальный товар строго соответствует электронному документу. На рынке жестко установится так называемый «белый» оборот продукции. Так как при отсутствии информации в электронной системе любая рыбная продукция, как бы она ни выглядела, будет являться «черной». И потенциальный жулик уже не сможет скрыться от многочисленных глаз грузчиков, водителей, менеджеров, транспортной полиции и надзорных органов, которые на своем месте будут знать о фактическом расхождении товара на складе или в машине с электронной записью. Практика показывает, что обязательно произойдет утечка информации, то есть риски быть разоблаченными просто становятся вопросом времени.

Как это сработало бы в случае, если бы Роскачество выявило подмену трески на минтай? Прежде всего должна быть приостановлена реализация всей рыбы, выпущенной этим производителем, где бы она ни находилась – на складах или в магазинах. Тем самым уже предотвращается экономический ущерб для бизнеса и здоровья граждан, так как этот минтай неизвестного происхождения и представляет потенциальную угрозу здоровью потребителей. На само предприятие должны будут приехать представители надзорного органа и на месте разбираться с системой внутреннего контроля и с источником происхождения нелегального минтая у этого производителя. Скорее всего, его деятельность будет приостановлена и он понесет полноценную ответственность, установленную законом, либо он должен представить убедительные доказательства того, что он был сам введен в заблуждение своим поставщиком. Таким образом, будет формироваться рейтинг производителей, либо уличенных в фальсификате, либо честно работающих на продовольственном рынке.

R&L: А внедрение системы как-то скажется на стоимости рыбы? Не подорожает ли она? У нас любят внедрение любой системы такого рода делать поводом к повышению цен…

С. Гудков: Пока мы спокойны. Для компаний с небольшим оборотом дополнительные затраты не нужны – ведь никаких затрат на оборудование или ПО не требуется. Нужен только интернет-доступ, вход в систему через веб-интерфейс. Оформление одного электронного ветсертификата занимает 2–3 минуты. Если же компания крупная – то ей придется потратиться на автоматизацию обмена данными между собственной складской программой и ГИС «Меркурий», чтобы не тратить время и средства для дублирования данных. Но оформление ветсертификата в электронном виде по новым поправкам в ФЗ «О ветеринарии» на рыбную продукцию может оформляться силами сотрудников компании, что позволит существенно сократить расходы, связанные с оформлением ветеринарных сопроводительных документов.

R&L: Последний вопрос. Как могут повлиять на цену рыбы в российском ритейле недавно подписанные президентом поправки в Закон о торговле?

С. Гудков: Я полагаю, что если и повлияют, то незначительно. На мой взгляд, устанавливать в законе максимальный размер ретробонусов – это вообще плохо. Ибо что делали ритейлеры? Они автоматически брали с поставщика дополнительно 10% к цене. За что? Ни за что. Ответ на вопрос «а почему 10%?» всегда таков: «потому что в законе написано, что можно 10%». Теперь будет «можно» 5%. А остальные 5% сети найдут, как взять, – тем или иным способом.

Мое мнение – ни законодательные нормы, ни саморегулирование сами по себе не могут решить глобальных проблем во взаимоотношениях поставщика и ритейлера. Эта проблема – дефицит торговой полки в сетевой рознице. Государство должно стимулировать конкуренцию разных форматов ритейла между собой: конкуренцию ярмарки и частного магазина у дома, конкуренцию частного магазинчика с небольшим сетевым, этого небольшого сетевого – с супермаркетом, супермаркета – с гипермаркетом. Именно такая конкуренция, которая создаст и достаточное количество торговых площадей, и достаточное количество разных розничных игроков с разной ценовой политикой, подтолкнет и поставщиков, и ритейлеров к поиску баланса и добросовестной практики. Это и будет настоящее саморегулирование.

Источник: retail-loyalty.org

Также в разделе

Комментарии (0)

Прогнозы цен по рыбному рынку

Что ждать в 2024-2025 году
Смотреть запись