При дележе красной рыбы на Камчатке следует использовать опыт Аляски, полагают в Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока.
Для обитателей европейской части России горбуша, кета, кижуч - только еда, не более. Для жителей Дальнего Востока это и источник дохода, иногда единственный. И для коренных народов Камчатки рыба - не только пища, но и неотъемлемая часть традиционного образа жизни. Этой осенью председатель правительства Владимир Путин побывал в Камчатском крае и сформулировал требования к системе распределения квот на вылов тихоокеанских лососей. С одной стороны, они не должны затрагивать национальных чувств, не должны ограничивать право коряков, ительменов и других коренных жителей полуострова вести традиционный промысел и вообще традиционный образ жизни. В то же время председатель правительства велел оградить общины КМНС и государство от недобросовестных предпринимателей, которые пытаются пользоваться правами коренных народов без должных на то оснований.
Незадолго до поездки Владимира Путина на Дальний Восток "Российская газета" опубликовала материал "Камчатка раскорячилась", в котором было рассказано, как в среду коренных жителей Камчатки самозванцы проникают через суд, а под видом традиционного образа жизни иногда развивается коммерческое рыболовство.
Вице-президент Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Дмитрий Бережков рассказал корреспонденту "Российской газеты" о том, какими, по его мнению, должны быть "современные, корректные, цивилизованные правила" наделения коренных народов Камчатки правами на вылов рыбы.
Российская газета: Сейчас минрегион и Росрыболовство выполняют поручение председателя правительства, разрабатывают правила распределения прав на вылов рыбы. Какими они должны быть, с вашей точки зрения?
Дмитрий Бережков: Все давно изобретено. В Северной Америке, на Аляске, есть несколько правил, и их никогда не преступают. Закон гласит, что не только коренные, но и все местные жители имеют право вылавливать для своего питания рыбу на реке. Причем объем не ограничен. Сколько съешь, столько имеешь права поймать. Но категорически запрещается продавать рыбу. Если застукают - за решетку. Это хорошее правило, которое позволяет людям достойно жить на своей земле, где их предки жили тысячи лет. Или, может быть, лишь десятки лет, не важно.
РГ: Но не вся же рыба распределяется на Аляске таким образом?
Бережков: Еще есть коммерческая квота. Не могу точно сказать, какого она размера, но примерно это несколько десятков тысяч тонн. Совет коренных народов Аляски, в который входят представители разных племен, определяет, как эту квоту использовать. Они могут ее сами выловить, могут продать кому-то. Ресурсы, которые получают от этого, они пускают на нужды национальных поселков.
Там действительно в каждом поселке существует свой совет, в который входят представители коренных народов. И они уже решают: сейчас будем строить школу или потом - детский сад.
А оставшуюся третью часть рыбы пусть добывает бизнес, естественно, с учетом объемов, которые необходимо оставить для воспроизводства. Какие-то квоты можно оставить для научного лова, но только для действительно научного, а не так, как это происходит сегодня.
Это достаточно понятная и удобная схема. Мы пытались этот опыт перерабатывать для Западной Камчатки, подготовили такую стратегию для развития внутри России, но, она пока не работает.
РГ: Почему?
Бережков: Рыба - чрезвычайно высокодоходный объект конкуренции. Вокруг тихоокеанских лососей сосредоточено огромное количество интересов. И коренные малочисленные народы теснят с двух сторон.
С одной стороны, за рыбопромысловые участки идет жесткая борьба. Говорят, на Камчатке 150 тысяч километров берегов промысловых рек, лови - не хочу. Но, что интересно, все национальные поселки построены там, где рыба есть, где она идет и где ее, соответственно, можно поймать. И как раз на участки рядом с поселками приходят новые хозяева, которые могут и не поставить в известность жителей о том, что теперь тут ловить рыбу нельзя. Они не допускают людей на рыбалку в те места, где коряки и ительмены ловили сотнями лет.
Конечно, коренное население все равно ловит рыбу - ночью, скрытно. Но эта несправедливость еще и ставит нас в положение браконьеров.
С другой стороны, чем больше коренные народы получают законных прав на вылов, тем больше криминальных элементов влезает в наши общины, и мы действительно очень страдаем от этого. Они хитро используют лазейки в законодательстве, и есть случаи, когда представители народов из совсем другой, южной части нашей страны, начинают промысел где-нибудь в Магаданской области или на той же Камчатке, прикрываясь эвенами, коряками или ительменами.
При этом гнев народа и органов власти падает на коренные народы, хотя они по большому счету сами являются пострадавшей стороной, так как оттеснены от рыболовства.
РГ: Наверное, часть ответственности все же лежит и на тех, кто поддерживает браконьеров?
Бережков: Мы согласны, когда говорят, что есть проблема в среде коренных народов, когда коренные народы иногда сами допускают в свои ряды людей, не имеющих отношения к традиционному образу жизни. Мы в течение 10 лет писали о том, что нужен механизм определения национальности, нужно разработать удостоверения для коренных народов. Но Федеральная миграционная служба сразу на дыбы - они против.
РГ: Простой подсчет показывает: если все жители той же Камчатки поймают столько лосося, "сколько им надо", то в бюджет края от рыбалки средства не поступят. Не получится ли так, что от этого больше всего проиграют как раз коренные малочисленные народы?
Бережков: Если вы посмотрите, сколько бюджет Камчатского края получает напрямую "от лосося", вы увидите очень небольшую цифру. Речь идет о нескольких десятках миллионов рублей со всех предприятий. Другое дело, что добыча и переработка лосося - это такое дело, при котором расходуется много электроэнергии, люди получают зарплату, покупают продукты, нужны для этого машины, а это значит - нужно топливо. Но этот "непрямой" вклад в бюджет будет в любом случае, вне зависимости от того, кто ловит рыбу - коренные малочисленные народы или бизнесмены.
Так что, если говорить о том, как разделить интересы людей и наполняемости бюджета, то опять нужно вернуться к схеме, которая применяется на Аляске. У них же тоже достаточно большие объемы поступлений приходят в бюджет от рыбы.
РГ: Вам удается донести свою точку зрения до тех чиновников, которые сейчас выполняют поручение председателя правительства и готовят предложения по этой теме?
Бережков: Минрегион и Росрыболовство в последнее время соглашаются на такую схему: разрешить коренным народам вылавливать рыбу для собственных нужд без ограничений, но запретить реализовывать. Эту часть американских правил они приняли. Но не хватает еще второй части - коммерческих квот на экономическое развитие коренных народов, для развития наших общин. В Росрыболовстве говорят, что этого коренным народам не нужно, нужно вести традиционный образ жизни, который не предполагает наличия морозильных установок, промышленного оборудования для переработки.
Получается странная вещь. У нас есть Концепция устойчивого развития коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока, в ней заложены замечательные пункты: социально-экономическое развитие, развитие традиционного хозяйства. И для достижения этих целей можно делать все, что не касается высокодоходного рыболовства. Мы слышим: давайте строить заводы по переработке оленины, производить соки. Оленина и соки не приносят высоких доходов, бизнес ими не интересуется. Получается так: где рыба, на которую высокий спрос, там никакого экономического развития нам не нужно, а где оленина, которую реализовать выгодно - крайне трудно, там давайте инвестировать.
Знаете, если будет принято решение о запрете на продажу рыбы, но не будут разработаны механизмы экономического развития общин, это будет страшно для нас. Потому что источников существования у людей не появится, и они все равно в таком случае будут пытаться продавать часть своего улова, их будет ловить рыбоохрана, и опять во всех грехах будут виноваты коренные малочисленные.
